Не знаю, зачем начал писать именно сейчас, когда жизни моей осталось недолгих пять часов, но вероятно, на то воля богов. Пусть эти записки послужат наставлением сыновьям моего господина и всем, кому попадут в руки.
Я помню, как косые закатные лучи ложились на снеговые шапки гор, когда мы приближались к столице. Дабы не смущать благородных воинов нашим, изрядно пострадавшим за время путешествия внешним видом, мы остановились у переправы Ораигава, чтобы дождаться сумерек. Мой старший брат, озаботившийся этим путешествием, дабы подыскать нам и Отиро, сейчас счастливо спавшим в повозке, достойных господ, с доброй улыбкой наблюдал за тем, как я смущенно прикрывал лицо рукавом.На переправе скопилось множество повозок и верховых, вызывавших мой живейший интерес. Усталые с дороги воины казались героями романов-моноготари, которых к тому времени я прочитал великое множество, и к запахам конского и человеческого пота и запыленной кожи благовонной струйкой примешивались ароматы водяной лилии и терна.
Столица поразила нас величиной и богатством убранства зданий. Смущенные и пораженные, мы поселились у наших дальних родственников.
Мне было не более пятнадцати лет, когда мы приехали к родственникам в столицу. Как я узнал позже, мой брат лелеял брачные планы, из которых наибольшая удача выпала моему брату. Благодаря ему мой род до сих пор находится в почете и благоденствии.
Итак, мы поселились у наших родственников, семьи Танадзи, глава которой занимал в то время должность правого министра. Мне казалось, что как только мы окажемся в центре страны, жизнь развернется передо мной, как разрисованный картинами свиток щелка, но дни проходили за днями в пустом ожидании. Жизнь ничем не отличалась от той, которую мы вели в нашем уединенном поместье.
В саду дома, который мы занимали, распустились чудесные вишни. Их было три, тоненькие, с извилистыми стволами, почти ломающиеся под весом цветов, напоминавших белую пену. Мы любили сидеть под ними с Отиро, а также младшими мальчиками семьи Танадзи - Ёси, Исо и Минору. Зачастую кто-то из нас задавал тему, а остальные слагали стихи - ведь каждый мечтал о придворной карьере. Иногда к нам присоединялся старший сын - Танадзи Коджи, проявлявший определенного рода внимание к Отиро.
Именно господин Коджи привел к нам того, с кем позднее оказалась связана моя судьба. Это случилось поздней весной, когда наши вишни уже стояли, покрытые завязями плодов. В их густой тени мы предавались чтению “Записок о терновнике”. Вместе с господином Танадзи пришел незнакомый молодой человек в изящных одеждах чиновника пятого ранга.
Вежливо улыбнувшись, он попросил у нас позволения присоединиться к нашему кружку. Стоит ли говорить, как нам было лестно его предложение!
Взяв у Ёри свиток, он начал читать ясным и глубоким голосом. Чуть позже когда разговор зашел о поэзии, он прочитал, сославшись на старинную поэтическую онтологию:
            “Отцвела вишня.
            С печалью лепестки
            Опадают на
            Землю. Но ты не тоскуй -
            Чем плод грустней цветка?”
Позднее я узнал, что эти стихи написал он сам.
Наконец настал день, когда мы должны были предстать пред высочайшим вниманием. Нашему волнению не было предела - страшно было подумать, что буквально через час на нас будет смотреть весь двор! От волнения я никак не мог завязать оби - Отиро пришлось помогать мне. Его забавляла моя неловкость - ведь ему незачем было волноваться, так он был хорош!
Во дворе было множество повозок, и нам не хватило места на подставке, поэтому наш экипаж подтащили к колоде, из которой поили волов.
Дворец был полон отважными воинами и сиятельными кавалерами. В первую очередь нас представили Его Величеству, который сразу же определил нас с Отиро в свиту младшему принцу.
Принц-наследник весь вечер не сводил глаз с Отиро, а затем передал моему брату, что нанесет завтра днем нам визит.
Его Высочество принц Нириго послал меня с поручением в свои покои. Возвращаясь, я неожиданно услышал за своей спиной:
- Вот этот молодой человек - страстный любитель облетевших вишен.
Обернувшись, я заметил в кучке молодых людей нашего недавнего гостя. Чуть не упал в обморок от смущения.
К нашему удивлению, Его Высочество принц-наследник Мицуру посетил дом господина Танадзи поздним вечером. Поприсутствовав на ужине, от отошел ко сну, и изъявил желание, чтобы Отиро сопровождал его.
Моему волнению не было предела - мой братик действительно был очень хорош, но внимание принца... Старший брат только вежливо улыбался.
Позднее я увидел, как господин Коджи стоял, прислонившись к одной из наших вишен, погруженный в печаль. Мне было очень жаль его, но я не решился подойти.
Следующим же утром мы приступили к службе. Его Высочество Нириго, против наших ожиданий, отнесся с Отиро очень милостиво, приблизил к себе, и даже сделал своим наперсником. Многие при дворе удивлялись, но наимудрейшие посчитали это правильным шагом.
Со мной же произошел случай, изрядно позабавивший принца. Ему доложили о моих скромных успехах в живописи и каллиграфии, после чего он, преисполненный любопытства, попросил меня изобразить благородное собрание придворных юношей.
Картина вполне удалась, но моя отвратительная привычка облизывать кисть для рисования сыграла злую шутку - мои щеки оказались испачканы. Это весьма рассмешило принца и свиту, после чего я получил прозвище Китчиру (сойка), поскольку у этой птицы черен клюв, а также черные пятна покрывают щеки.
Смущению и стыду моему не было предела, но Его Высочество смилостивился, успокоил меня и пожаловал чашку чернослива. Подозреваю, что Отиро рассказал об этой моей слабости.
На следующий же день мне принести записку, в которой значилось:
            “Пеструю сойку
            Приманю на руку.
            Сливу сушеную
            Взяв, ты рисунок следов
            Оставишь мне на снегу.”
Я недоумевал - неужели всему двору известны мои похожденья?
Несмотря на службу при дворе, мы с Отиро продолжали жить в доме Танадзи - на этом настоял принц Мицуру. Тем не менее, время от времени я оставался ночевать рядом с покоями принца Нириго. Обычно это происходило, когда мы засиживались за вышиванием или разговорами.
В один из таких случаев я, пробудившись утром, обнаружил терновую ветвь, лежавшую на моем изголовье. Изрядно смущенный, я понял, что остальные юноши, спавшие в этой же комнате, давно проснулись и с интересом ожидают моих дальнейших действий.
Кто же мог быть дерзок настолько, чтобы пытаться крутить любовные интрижки в покоях младшего принца? Удивление вызывал также выбранный символ - терн считается символом возвышенной любви.
Но удивляться сейчас значило только одно - окончательно уронить себя в глазах двора,             поэтому собравшись с духом, я произнес:
“Ветвь             терна легла
У моего изголовья.
            Как узнать,
            Кто приходил
            К окнам моим вчера?”
Стихотворение было встречено с одобрением.
Следующий день принес мне нежданную боль. Императорские войска вернулись из похода по усмирению мятежных северных родов. Мы присутствовали при подношении Его Императорскому Величеству военных трофеев.
Там были младшие братья мятежников - оборванные, измученные, они брели за повозками, на которых везли захваченный скарб. Я понимал, что господа этих несчастных посмели восстать против власти Божественного Тенно, но они были так жалки...
Те из них, кто не были убиты вместе с их господами, были пожалованы военачальникам, отличившимся в походе. Что за страшное наказание - служить убийце любимого! Молюсь, чтобы моим детям не довелось этого пережить!
Через неделю после описанных событий, когда мы находились в доме Танадзи, Отиро спешно нашел меня. Лицо его лучилось от улыбки, когда он сказал:
- Наш брат только что заключил брачный договор на твой счет.
Как выяснилось, человек принес письмо, в котором его Высочество, принц Мицуру, ходатайствуя о делах друга, просил для него моей руки. Все это Отиро узнал, предаваясь обычному пороку младших братьев - подслушивая через стенку. Он не захотел сообщить только одного - имени моего будущего господина.
Вечером меня переодели в новую одежду серебристых тонов и проводили в отдельный покой. Сложно описать то волнение, которое я испытывал.
Единственный огонек маленького светильника давал только небольшой круг света, в котором я сидел, остальное помещение тонуло в индиговых тенях. Наконец створка двери отодвинулась и я увидел того, кому отныне принадлежал. Это был тот самый молодой человек, читавший стихи об облетающей вишне.
Он подошел ко мне и сразу, ни говоря ни слова, поцеловал. Это был первый поцелуй в моей жизни.
С замужеством несколько изменился мой статус при дворе - я был пожалован рангом Старшего спутника принца Нириго, что позволило мне чаще видеться с Отиро, ставшим к тому времени официальным наложником принца-наследника.
В конце месяца Ати Его Величество Император отошел в небеса, из-за чего в столице был объявлен траур. Два дня перед похоронами колокол бил непрестанно, а по городу ходили монахи, размахивая благовонными факелами. Все цветы в саду были срезаны и отправлены ко двору.
Утром перед сожжением прошел тихий и печальный дождь, что было воспринято как хороший знак - дорога правителя на небо будет легкой. Младший брат Его Величества, пожелавший сопровождать господина, наряженный в свадебные одежды, вышел из своих покоев в сопровождении свиты. Перед самым костром один из воинов его охраны вонзил в его левый бок меч.
Братья были уложены рядом в ложе цветов.
Я не мог сдержать рыдания - так это разбередило во мне еще свежие воспоминания о похоронах родителей.
После коронации нового императора мой господин получил четвертый ранг и назначение в провинцию. Слезно попрощавшись с Отиро, я последовал за мужем к месту службы.
Долгих трудов стоило мне уговорить моего господина поехать в Обитель Жизни. Наконец, он согласился.
Доверяя бумаге, могу сказать, что очень боялся того, что после встречи с женщинами перестану нравиться господину. Слышал, что такое происходит со многими мужчинами.
Но опасения мои оказались напрасны.
Через год дом наш огласился громкими криками младенца Я не мог налюбоваться сыном моего господина, своим первым ребенком. Как мне хотелось бы баловать его! Но первый сын - воин, и его любимой игрушкой становится меч.
Это было счастливое время, писать о котором сложно - так много всего хочется сказать! Как у Кими прорезался первый зуб, как он рос, подобно цветку в саду, как появились другие дети...
Как незаметно пробежало время!
Однажды в нашем доме появился один юноша. Я не упоминал, но у моего господина был гарем, и я никогда не ревновал его к наложникам, но на этот раз все было по другому.
Мне было уже двадцать пять лет, а ему всего пятнадцать, и он действительно был хорош. Мой господин поселил его в отдельном павильоне и проводил и ним много времени. Звали юношу Сото.
Как тяжело одиночество, если ты уже не молод! Все занятия, приносившие ранее радость, мне опротивели. Только дети могли как-то поддержать меня, когда играли рядом, но что я мог им ответить, когда они спрашивали, где их отец?
Все чаще мысли мои обращались к смерти, и только юность детей удерживала от решающего шага.
Так прошла осень. Первый снег укрыл сад, и в холодные ночи под свист ветра тоска моя усилилась.
Господин пришел ко мне неожиданно, не послав слугу с извещением и не дав мне приготовиться. Засыпанный снегом, он отворил дверь и, как был, в гета, прошел к жаровне. Больше всего испугался я, что сейчас он начнет оправдываться, но он отбросил промокший плащ и прижал меня к себе.
Вот и кончается мое время, а вместе с ним и эти записки, которым доверил я свою жизнь. Успею рассказать о последнем случае.
Это случилось всего несколько дней назад. При дворе последней модною новинкой считаются стеклянные зеркала, отражение в которых намного точнее и четче, нежели в бронзовых и серебряных. Я не знаю, хотел ли мой господин меня порадовать или же напоминал о сроках, но он прислал мне такое зеркало.
О боже! Как я постарел! Мне нет нужды более высветлять волосы - они белы, как снег. На ровной прежде коже лица, которой я так гордился, проступили, как русла высохших ручьев, глубокие морщины. Пришла моя зима.
Облетевшая вишня... Ты хотя бы принесешь плоды...
Но жизнь моя прошла счастливо - яркая весна, щедрое лето и печальная осень пролетели - я жду спокойной зимы.
            Последний день.
            Медленно цвет вишневый
            Облетает с ветвей.
            Я жду того, кто срубит
            Бесплодные ветви мои.